Господин Моя Совесть.
Изящный силуэт, гармония линий, черное и красное. Сосредоточенный взгляд, когда он склоняется над листом бумаги, держа в руках карандаш или ручку. Тонкий профиль…и губы, готовые дрогнуть в насмешливой улыбке.
Он ерничает и язвит, его стихия – циничные высказывания, неверие и ирония. Но даже когда он смеется в голос – в глубине его глаз живет ожидание того, что смех вот-вот завершится.
Он знает обо мне практически все - но говорит мне вы. Впрочем, к учтивости это не имеет никакого отношения.
Он, кажется, защищен отовсюду - защищен ожиданием худшего, умением смотреть на этот мир, обходясь без розовых очков. Впрочем, на мой взгляд, он злоупотребляет черными, но без них он был бы уже иным. От одного только он не защищен – от света собственного сердца, в котором искренность, казалось, смешалась с вечной насмешкой.
С ним рядом легко вернуться в те времена, когда можно – просто – любить. Просто – дружить. И – просто быть, не думая о том, что «если бы я был иным, я нравился бы кому-то больше».
Он умеет дарить светлые сказки, всегда чуть печальные. Его музыка – это страсть гитарных переборов, первобытная красота мелодий, которые поются у костра, когда северный ветер треплет волосы, когда звенят браслеты на тонких запястьях, и рождается печаль, истоки которой – в самой красоте существования, преходящей, как ветер. Миг, который не вернуть, не задержать, но который и есть – жизнь.
Изящный силуэт, гармония линий, черное и красное. Сосредоточенный взгляд, когда он склоняется над листом бумаги, держа в руках карандаш или ручку. Тонкий профиль…и губы, готовые дрогнуть в насмешливой улыбке.
Он ерничает и язвит, его стихия – циничные высказывания, неверие и ирония. Но даже когда он смеется в голос – в глубине его глаз живет ожидание того, что смех вот-вот завершится.
Он знает обо мне практически все - но говорит мне вы. Впрочем, к учтивости это не имеет никакого отношения.
Он, кажется, защищен отовсюду - защищен ожиданием худшего, умением смотреть на этот мир, обходясь без розовых очков. Впрочем, на мой взгляд, он злоупотребляет черными, но без них он был бы уже иным. От одного только он не защищен – от света собственного сердца, в котором искренность, казалось, смешалась с вечной насмешкой.
С ним рядом легко вернуться в те времена, когда можно – просто – любить. Просто – дружить. И – просто быть, не думая о том, что «если бы я был иным, я нравился бы кому-то больше».
Он умеет дарить светлые сказки, всегда чуть печальные. Его музыка – это страсть гитарных переборов, первобытная красота мелодий, которые поются у костра, когда северный ветер треплет волосы, когда звенят браслеты на тонких запястьях, и рождается печаль, истоки которой – в самой красоте существования, преходящей, как ветер. Миг, который не вернуть, не задержать, но который и есть – жизнь.