Часть 2.
Есть ли, дамы и господа, что-то, чего вы очень ждали в своей жизни – одновременно со страхом и надеждой, как ждут решения того единственного Судии, чье решение невозможно оспаривать?
Может быть, ждали – если это так, то вы вряд ли помните это, и сколько бы ни прошло дней, заставляющих вас скучать – может быть, ваши сердца будут биться сильнее, если вы вспомните – каково это – отдать себя в руки судьбы. Слепое доверие - это или величайшая глупость или последняя надежда, которая дается тогда, когда надеяться ровным счетом не на что – но впрочем, велика ли разница?
Я не знаю, сколько прошло времени с того момента, как я загадал – никто не выходил из магазина, а снег пошел сильнее, и я спрятал руки в карманы в бессмысленной попытке согреться.
Потом я обругал себя, и сказал, что все это глупости – и тут деревянная дверь чуть приоткрылась, я услышал голос продавца, что-то говорящего вслед посетителю, и у меня перехватило дыхание.
Еще через мгновение – казалось, в него можно было уместить всю жизнь – дверь наконец отворилась полностью.
На ступеньки вышли двое – я едва разглядел их тогда, но сейчас я хорошо припоминаю – какая-то пожилая пара, высокий мужчина и улыбающаяся полная дама в серой шляпке с каким-то бессмысленным пером.
Они прошли мимо, даже не заметив меня.
читать дальшеСудьба не ответила мне, и это возмутило меня больше, чем холод вокруг, и то, что у меня не было ни пфеннига денег, и то, что я стоял в лохмотьях на одной из центральных улиц Вены, едва держась на ногах от голода.
Я доверился своей судьбе один-единственный раз – и она не ответила, словно меня не существовало вовсе, и, казалось, закричи я на всю улицу – меня никто не услышал бы.
Я едва удержался от искушения заорать во весь голос и сокрушить витрину кулаком.
Резко развернувшись, я побрел прочь от магазинчика – подальше от огней, но тут, словно в насмешку, отворилась дверь в соседнем здании. Меня обдало теплом, и от аромата кофе и сдобы у меня закружилась голова, и я едва удержался на ногах, с трудом избежав столкновения с тяжелой дверью и с изящным господином, вышедшим из кофейни.
Я ожидал отповеди, или, что было куда более вероятно – стоило только взглянуть на молодого человека, стоявшего у дверей – что на меня снова обратят внимания не более, чем на камешек на мостовой.
И мне захотелось нагрубить тому, кто стоял у стеклянной витрины, просто потому, что он был хорошо одет, и шел из теплой кофейни в теплый дом – где, думалось мне, его ждала какая-нибудь синеглазая золотоволосая Лорелея. И я уже готов был к красноречивой речи - «мол смотреть нужно, когда двери открываете» - но он чуть склонил голову и сказал, глядя на меня спокойным и немного усталым взглядом темных внимательных глаз, и спросил.
- Вы не ушиблись?
Он говорил по-немецки очень чисто, но я догадался, что он иностранец – не столько по его выговору, сколько по тому, как он держался – по той странной, столь редко виденной мной ровной спокойной приветливости, обращаемой даже к тому, кого совсем не знаешь.
Потом он извинился – и я растерял все гневные слова, и от этого мне стало еще более досадно. Парой простых слов он лишил меня моего единственного оружия – гнева – на него, на судьбу, на «это все», происходящее вокруг.
Я не был уверен, рассмотрел ли он меня достаточно хорошо – на улице стремительно темнело, но думаю вряд ли мой облик мог ввести его в заблуждение.
Я колебался. Человек, стоявший передо мной – явно был из тех, кто вряд ли откажет в паре мелких монет. И, может быть – подумалось мне – этот господин, одетый как денди, и спокойный как человек, который повидал слишком много, чтобы удивляться появлению оборванца на центральной улице, и есть тот, кто стал между мной и моей молчаливой судьбой.
Я не отвечал – и хотя инцидент был более чем исчерпан, мой странный визави тоже не двигался с места. Он бросил на меня один-единственный взгляд – но мне показалось, что он знает, о чем я думаю.
Сейчас я думаю, что он слишком хорошо знал, что значит задавать вопросы судьбе – и получать на них ответы. Почему-то я уверен, что он из тех, кому судьба отвечает – хотя насчет того, так ли хороши эти ответы – меня до сих пор гложут сомнения.
Но в ту минуту я просто испугался, что он спросит меня о чем-нибудь, на что я не смогу ответить ему – потому что это, скорее всего будет значить обман. А мне расхотелось лгать – равно как и гневаться. Мне вообще ничего не хотелось – с гневом ушло и желание крушить витрины – и мне было уже почти все равно, что будет дальше. Поэтому я отвел взгляд и посмотрел куда-то в сторону, где шли по своим делам прохожие, и уже закрывались магазины и лавочки, и торговцы запирали двери.
- Вы меня не ушибли – с большим опозданием сказал я.
Он ничего не ответил, только кивнул, думая о чем-то своем и глядя на падающий снег со странным чуть отрешенным выражением, которое я так и не смог понять. Снег падал ему на воротник плаща, и на непокрытые волосы, но, казалось, он не обращает внимания на холод. На миг его губы сжались в тонкую полоску, и брови сошлись, но это был один краткий миг, и мне даже подумалось, что мне почудилось. Потом он вновь обратился ко мне.
- Я не слишком хорошо знаю этот район – сказал он все с той же спокойной интонацией. – Вы не могли бы показать мне, как найти Теобальд-гассе?
Конечно, я знал, где это – пара переулков и поворот направо.
Сейчас я думаю, что он знал об этом не хуже меня.
- Конечно, господин – сказал я. – Здесь недалеко…
Несколькими минутами позже мы расстались на перекрестке – несколько серебряных монет лежали у меня на ладони, но я смотрел больше не на них, а то на то, как идет по другой стороне улицы мой странный знакомый – хотя тогда я так и не узнал его имени. Пошел снег, и я едва мог различить его силуэт в наступившей темноте.
Дальнейшее уже не так интересно. Я нашел ночлег, а на следующий день поменял мою еще совсем почти целую шляпу на ношенный, но не латаный костюм у старьевщика и поступил на службу разносить телеграммы и срочные письма. Но эту часть истории вы знаете не хуже меня, дамы и господа, и я пропущу ее, если вы не против – чтобы продолжить повествование…
…Когда господин скрылся за поворотом, я наконец опустил взгляд, чтобы пересчитать деньги – и, перебирая озябшими пальцами тонкое серебро, увидел среди прочих незнакомую мне монету – она была тоньше и легче чем другие, мелкая монетка, принадлежавшая стране, где я никогда не бывал и вряд ли побываю – по крайней мере, так думалось мне тогда. Я мало что знал о тех краях, где отчеканили ее – разве что то, что зимы там не в пример холоднее венских.
Может быть, подумал я, если этот господин родом из этих краев – наша зима кажется ему сущим пустяком.
Я бросил взгляд ему вслед – но его уже не было видно.
Утром я хотел обменять эту монетку –в конце-концов, отчего бы и нет - и уже стоял перед лавкой менялы, но отчего-то так и не пересек порога.
«Может быть, она принесет мне удачу» - решил я, и сохранил ее в память о мимолетной встрече.
Позже я узнал ценность этой монетки – она оказалась не так и мала, и я вполне мог бы позавтракать на эти деньги…но я думаю, что вряд ли тот господин носил ее с собой, чтобы однажды потратить. Может быть, подумал я, он тоже носил ее с собой ее на удачу – и обнаружил пропажу, когда вернулся домой. Конечно, удача и серебро в кармане часто зависят друг от друга – но все же это был не тот случай.
И все же мне было немного жаль. Но искать человека в многотысячном городе ради того, чтобы вернуть ему кружочек серебра, было бы столь же нелепо, сколь и взывать к судьбе.
**
Часть 3.
Прошло несколько месяцев, дни были похожи один на другой. У меня появилась крошечная комнатка – но она все же была моей, и хотя мне частенько приходилось ходить по занесенным снегом улицам в не слишком теплой почтовой униформе, я был далек от того, чтобы роптать.
За это время я повидал множество людей – они едва ли замечали мое лицо - ведь вы не вспомните того, кто постучал к вам, чтобы вручить телеграмму, не так ли? Форма иногда заменяет лицо, но об этом в другой раз…Мне было интересно смотреть на то, как меняются лица - когда я вручал письмо, которого ждали давно, как улыбаются молодые красавицы, получающие долгожданное письмо от своего нареченного, как едва могут сдержаться от того, чтобы тут же открыть конверт.
Или как с видимым равнодушием принимают телеграмму со срочным вестями куда менее приятного толка, и торопятся расписаться и закрыть передо мной дверь – чтобы я не мог видеть, как равнодушие сменяется отчаянием.
А иногда я просто вручал срочные депеши, значившие вряд ли больше, чем новостное объявление о чудодейственном средстве от загара в утренней прессе. Но эти, казалось бы, никому не нужные бумажки, тоже были частью того механизма, частью которого был и я.
И этот день тоже мало чем отличался от других – ну разве что тем, что к обеденному времени я обошел почти полгорода, а почте не было видно конца. Я достал из сумки очередной увесистый конверт, и, сверившись с адресом, поднялся на последний этаж маленького домика в тихом районе и позвонил в дверь.
Мне отворила полная женщина – служанка или экономка, и прежде чем она успела спросить, через приоткрытую дверь, увидел того, с кем столкнулся зимним предрождественским вечером. Он сидел за столом, склонившись над бумагами, и торопливо писал что-то.
Забавно, мне думалось что он непременно должен жить где-нибудь в особняке в центре Вены – и меньше всего я ожидал увидеть его здесь, в небольшой квартирке под самой крышей в районе, где тишина кажется почти неестественной.
Здесь не было никакой Лорелеи, а была только стопка книг на столе, и чашка кофе, стоявшая чуть поодаль от чернильницы.
Я бросил беглый взгляд на фамилию на конверте и понял, что ошибся с теми краями, откуда был родом.
Не отрываясь от своих записок, он спросил:
- Кто там, фрау Кларен?
- Вам письмо, сударь – сказала служанка. – Нужно расписать..
- Не нужно – сказал я, рискуя перспективой заделаться фабрикантом подписей– но было уже поздно.
Отчего-то иногда сложнее видеть тех, кто принес нам что-то хорошее – чем тех, кто причинил боль. Мне хотелось уйти, - я был готов несолидно убежать, - и я с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, когда тот, кому было адресовано письмо, вышел в коридор.
Мне хотелось, чтобы он не узнал меня –в конце-концов, сейчас я мало был похож на того оборванца, которого он встретил декабрьским вечером на одной из центральных улиц большого города.
А сам он не изменился ничуть – и сейчас, выйдя к почтовому курьеру, он являл собой все ту же спокойную доброжелательность – и было ясно, что он узнал меня еще до того, как он кивнул мне в знак приветствия.
Я думал, что он спросит меня о чем-нибудь, но как и несколько недель назад он не стал спрашивать – просто взял конверт из моих рук и поставил роспись.
Я собирался уйти, но он жестом задержал меня и попросил пройти и обождать.
- Я передам вам ответ – сказал он – вы сможете доставить его?
Это не входило в мои обязанности, но я частенько делал это – в конце-концов, мое жалование было невелико, а за срочные поручения всегда неплохо доплачивали.
Впрочем, это письмо я взял бы в любом случае – но думаю что это ясно и так.
Я сидел в холле и смотрел на то, как молодой человек разрезает конверт и открывает письмо. Он бегло просмотрел его содержимое и сел писать ответ. Полуденное солнце заливало комнату под самой крышей холодным февральским светом, фрау Кларен прошла мимо меня, бросив красноречивый взгляд в сторону полуоткрытой двери и бормоча под нос о том, что «нельзя столько работать», часы пробили обеденное время.
Я ждал едва ли четверть часа – молодой господин вышел из комнаты, держа в руках уже запечатанный конверт.
Мне было интересно – кто он - может быть ученый, подумалось мне, или писатель - везде его окружали книги, стопки бумаг, и очиненные перья лежали на столе рядом со списанным почти в ноль карандашом.
Мне пришлось прервать свои размышления – я взял ответное письмо - и протянул молодому человеку монетку, которую держал в руках все время, пока ждал его.
Удивление на краткий миг промелькнуло на его лице – потом он понял.
- Вот как – только и сказал он. – Спасибо.
Он чуть улыбнулся, но улыбка вышла серьезной и грустной.
Я несколько секунд смотрел на то, как он держит в пальцах монетку, не видя ни меня, ни фрау Кларен, которая прошествовала обратно – и мне вспомнился его взгляд в тот зимний вечер, когда он смотрел на то, как падает снег. И всего моего опыта наблюдения за всеми теми, кому я вручал письма – было мало для того, чтобы узнать, о чем он думает в этот момент.
Но одно было ясно – я носил с собой больше, чем просто кружок серебра – я носил с собой его прошлое, и, подумалось мне, оно стоило куда больше, чем это можно измерить серебром.
Больше с той поры я никогда не видел его.
Ну, отчего же вы молчите, мадам? Вы так часто смеетесь – а сейчас молчите, словно увидели призрак. Только не говорите мне, что знали того, кто в сумеречный вечер вышел из теплой кофейни в зимний холод. Потому что если это так - то мне будет много труднее верить в случайности. А мне так хочется продолжать в них верить. Поэтому давайте не будем думать о встречах и именах – да, конечно я знаю имя – оно было написано на конверте, но…
Эта история не так и печальна, – да и печаль не идет вам, мадам, вам идет улыбка, блеск бриллиантов и свет бальной залы. Даже если ваши бриллианты стоят не больше, чем та монетка из моего рассказа. Хотя о ее ценности я уже говорил…
Поэтому - не печальтесь мадам. Но в следующий раз, если вам захочется посмеяться – может быть, вы выберете другую игру.
Есть ли, дамы и господа, что-то, чего вы очень ждали в своей жизни – одновременно со страхом и надеждой, как ждут решения того единственного Судии, чье решение невозможно оспаривать?
Может быть, ждали – если это так, то вы вряд ли помните это, и сколько бы ни прошло дней, заставляющих вас скучать – может быть, ваши сердца будут биться сильнее, если вы вспомните – каково это – отдать себя в руки судьбы. Слепое доверие - это или величайшая глупость или последняя надежда, которая дается тогда, когда надеяться ровным счетом не на что – но впрочем, велика ли разница?
Я не знаю, сколько прошло времени с того момента, как я загадал – никто не выходил из магазина, а снег пошел сильнее, и я спрятал руки в карманы в бессмысленной попытке согреться.
Потом я обругал себя, и сказал, что все это глупости – и тут деревянная дверь чуть приоткрылась, я услышал голос продавца, что-то говорящего вслед посетителю, и у меня перехватило дыхание.
Еще через мгновение – казалось, в него можно было уместить всю жизнь – дверь наконец отворилась полностью.
На ступеньки вышли двое – я едва разглядел их тогда, но сейчас я хорошо припоминаю – какая-то пожилая пара, высокий мужчина и улыбающаяся полная дама в серой шляпке с каким-то бессмысленным пером.
Они прошли мимо, даже не заметив меня.
читать дальшеСудьба не ответила мне, и это возмутило меня больше, чем холод вокруг, и то, что у меня не было ни пфеннига денег, и то, что я стоял в лохмотьях на одной из центральных улиц Вены, едва держась на ногах от голода.
Я доверился своей судьбе один-единственный раз – и она не ответила, словно меня не существовало вовсе, и, казалось, закричи я на всю улицу – меня никто не услышал бы.
Я едва удержался от искушения заорать во весь голос и сокрушить витрину кулаком.
Резко развернувшись, я побрел прочь от магазинчика – подальше от огней, но тут, словно в насмешку, отворилась дверь в соседнем здании. Меня обдало теплом, и от аромата кофе и сдобы у меня закружилась голова, и я едва удержался на ногах, с трудом избежав столкновения с тяжелой дверью и с изящным господином, вышедшим из кофейни.
Я ожидал отповеди, или, что было куда более вероятно – стоило только взглянуть на молодого человека, стоявшего у дверей – что на меня снова обратят внимания не более, чем на камешек на мостовой.
И мне захотелось нагрубить тому, кто стоял у стеклянной витрины, просто потому, что он был хорошо одет, и шел из теплой кофейни в теплый дом – где, думалось мне, его ждала какая-нибудь синеглазая золотоволосая Лорелея. И я уже готов был к красноречивой речи - «мол смотреть нужно, когда двери открываете» - но он чуть склонил голову и сказал, глядя на меня спокойным и немного усталым взглядом темных внимательных глаз, и спросил.
- Вы не ушиблись?
Он говорил по-немецки очень чисто, но я догадался, что он иностранец – не столько по его выговору, сколько по тому, как он держался – по той странной, столь редко виденной мной ровной спокойной приветливости, обращаемой даже к тому, кого совсем не знаешь.
Потом он извинился – и я растерял все гневные слова, и от этого мне стало еще более досадно. Парой простых слов он лишил меня моего единственного оружия – гнева – на него, на судьбу, на «это все», происходящее вокруг.
Я не был уверен, рассмотрел ли он меня достаточно хорошо – на улице стремительно темнело, но думаю вряд ли мой облик мог ввести его в заблуждение.
Я колебался. Человек, стоявший передо мной – явно был из тех, кто вряд ли откажет в паре мелких монет. И, может быть – подумалось мне – этот господин, одетый как денди, и спокойный как человек, который повидал слишком много, чтобы удивляться появлению оборванца на центральной улице, и есть тот, кто стал между мной и моей молчаливой судьбой.
Я не отвечал – и хотя инцидент был более чем исчерпан, мой странный визави тоже не двигался с места. Он бросил на меня один-единственный взгляд – но мне показалось, что он знает, о чем я думаю.
Сейчас я думаю, что он слишком хорошо знал, что значит задавать вопросы судьбе – и получать на них ответы. Почему-то я уверен, что он из тех, кому судьба отвечает – хотя насчет того, так ли хороши эти ответы – меня до сих пор гложут сомнения.
Но в ту минуту я просто испугался, что он спросит меня о чем-нибудь, на что я не смогу ответить ему – потому что это, скорее всего будет значить обман. А мне расхотелось лгать – равно как и гневаться. Мне вообще ничего не хотелось – с гневом ушло и желание крушить витрины – и мне было уже почти все равно, что будет дальше. Поэтому я отвел взгляд и посмотрел куда-то в сторону, где шли по своим делам прохожие, и уже закрывались магазины и лавочки, и торговцы запирали двери.
- Вы меня не ушибли – с большим опозданием сказал я.
Он ничего не ответил, только кивнул, думая о чем-то своем и глядя на падающий снег со странным чуть отрешенным выражением, которое я так и не смог понять. Снег падал ему на воротник плаща, и на непокрытые волосы, но, казалось, он не обращает внимания на холод. На миг его губы сжались в тонкую полоску, и брови сошлись, но это был один краткий миг, и мне даже подумалось, что мне почудилось. Потом он вновь обратился ко мне.
- Я не слишком хорошо знаю этот район – сказал он все с той же спокойной интонацией. – Вы не могли бы показать мне, как найти Теобальд-гассе?
Конечно, я знал, где это – пара переулков и поворот направо.
Сейчас я думаю, что он знал об этом не хуже меня.
- Конечно, господин – сказал я. – Здесь недалеко…
Несколькими минутами позже мы расстались на перекрестке – несколько серебряных монет лежали у меня на ладони, но я смотрел больше не на них, а то на то, как идет по другой стороне улицы мой странный знакомый – хотя тогда я так и не узнал его имени. Пошел снег, и я едва мог различить его силуэт в наступившей темноте.
Дальнейшее уже не так интересно. Я нашел ночлег, а на следующий день поменял мою еще совсем почти целую шляпу на ношенный, но не латаный костюм у старьевщика и поступил на службу разносить телеграммы и срочные письма. Но эту часть истории вы знаете не хуже меня, дамы и господа, и я пропущу ее, если вы не против – чтобы продолжить повествование…
…Когда господин скрылся за поворотом, я наконец опустил взгляд, чтобы пересчитать деньги – и, перебирая озябшими пальцами тонкое серебро, увидел среди прочих незнакомую мне монету – она была тоньше и легче чем другие, мелкая монетка, принадлежавшая стране, где я никогда не бывал и вряд ли побываю – по крайней мере, так думалось мне тогда. Я мало что знал о тех краях, где отчеканили ее – разве что то, что зимы там не в пример холоднее венских.
Может быть, подумал я, если этот господин родом из этих краев – наша зима кажется ему сущим пустяком.
Я бросил взгляд ему вслед – но его уже не было видно.
Утром я хотел обменять эту монетку –в конце-концов, отчего бы и нет - и уже стоял перед лавкой менялы, но отчего-то так и не пересек порога.
«Может быть, она принесет мне удачу» - решил я, и сохранил ее в память о мимолетной встрече.
Позже я узнал ценность этой монетки – она оказалась не так и мала, и я вполне мог бы позавтракать на эти деньги…но я думаю, что вряд ли тот господин носил ее с собой, чтобы однажды потратить. Может быть, подумал я, он тоже носил ее с собой ее на удачу – и обнаружил пропажу, когда вернулся домой. Конечно, удача и серебро в кармане часто зависят друг от друга – но все же это был не тот случай.
И все же мне было немного жаль. Но искать человека в многотысячном городе ради того, чтобы вернуть ему кружочек серебра, было бы столь же нелепо, сколь и взывать к судьбе.
**
Часть 3.
Прошло несколько месяцев, дни были похожи один на другой. У меня появилась крошечная комнатка – но она все же была моей, и хотя мне частенько приходилось ходить по занесенным снегом улицам в не слишком теплой почтовой униформе, я был далек от того, чтобы роптать.
За это время я повидал множество людей – они едва ли замечали мое лицо - ведь вы не вспомните того, кто постучал к вам, чтобы вручить телеграмму, не так ли? Форма иногда заменяет лицо, но об этом в другой раз…Мне было интересно смотреть на то, как меняются лица - когда я вручал письмо, которого ждали давно, как улыбаются молодые красавицы, получающие долгожданное письмо от своего нареченного, как едва могут сдержаться от того, чтобы тут же открыть конверт.
Или как с видимым равнодушием принимают телеграмму со срочным вестями куда менее приятного толка, и торопятся расписаться и закрыть передо мной дверь – чтобы я не мог видеть, как равнодушие сменяется отчаянием.
А иногда я просто вручал срочные депеши, значившие вряд ли больше, чем новостное объявление о чудодейственном средстве от загара в утренней прессе. Но эти, казалось бы, никому не нужные бумажки, тоже были частью того механизма, частью которого был и я.
И этот день тоже мало чем отличался от других – ну разве что тем, что к обеденному времени я обошел почти полгорода, а почте не было видно конца. Я достал из сумки очередной увесистый конверт, и, сверившись с адресом, поднялся на последний этаж маленького домика в тихом районе и позвонил в дверь.
Мне отворила полная женщина – служанка или экономка, и прежде чем она успела спросить, через приоткрытую дверь, увидел того, с кем столкнулся зимним предрождественским вечером. Он сидел за столом, склонившись над бумагами, и торопливо писал что-то.
Забавно, мне думалось что он непременно должен жить где-нибудь в особняке в центре Вены – и меньше всего я ожидал увидеть его здесь, в небольшой квартирке под самой крышей в районе, где тишина кажется почти неестественной.
Здесь не было никакой Лорелеи, а была только стопка книг на столе, и чашка кофе, стоявшая чуть поодаль от чернильницы.
Я бросил беглый взгляд на фамилию на конверте и понял, что ошибся с теми краями, откуда был родом.
Не отрываясь от своих записок, он спросил:
- Кто там, фрау Кларен?
- Вам письмо, сударь – сказала служанка. – Нужно расписать..
- Не нужно – сказал я, рискуя перспективой заделаться фабрикантом подписей– но было уже поздно.
Отчего-то иногда сложнее видеть тех, кто принес нам что-то хорошее – чем тех, кто причинил боль. Мне хотелось уйти, - я был готов несолидно убежать, - и я с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, когда тот, кому было адресовано письмо, вышел в коридор.
Мне хотелось, чтобы он не узнал меня –в конце-концов, сейчас я мало был похож на того оборванца, которого он встретил декабрьским вечером на одной из центральных улиц большого города.
А сам он не изменился ничуть – и сейчас, выйдя к почтовому курьеру, он являл собой все ту же спокойную доброжелательность – и было ясно, что он узнал меня еще до того, как он кивнул мне в знак приветствия.
Я думал, что он спросит меня о чем-нибудь, но как и несколько недель назад он не стал спрашивать – просто взял конверт из моих рук и поставил роспись.
Я собирался уйти, но он жестом задержал меня и попросил пройти и обождать.
- Я передам вам ответ – сказал он – вы сможете доставить его?
Это не входило в мои обязанности, но я частенько делал это – в конце-концов, мое жалование было невелико, а за срочные поручения всегда неплохо доплачивали.
Впрочем, это письмо я взял бы в любом случае – но думаю что это ясно и так.
Я сидел в холле и смотрел на то, как молодой человек разрезает конверт и открывает письмо. Он бегло просмотрел его содержимое и сел писать ответ. Полуденное солнце заливало комнату под самой крышей холодным февральским светом, фрау Кларен прошла мимо меня, бросив красноречивый взгляд в сторону полуоткрытой двери и бормоча под нос о том, что «нельзя столько работать», часы пробили обеденное время.
Я ждал едва ли четверть часа – молодой господин вышел из комнаты, держа в руках уже запечатанный конверт.
Мне было интересно – кто он - может быть ученый, подумалось мне, или писатель - везде его окружали книги, стопки бумаг, и очиненные перья лежали на столе рядом со списанным почти в ноль карандашом.
Мне пришлось прервать свои размышления – я взял ответное письмо - и протянул молодому человеку монетку, которую держал в руках все время, пока ждал его.
Удивление на краткий миг промелькнуло на его лице – потом он понял.
- Вот как – только и сказал он. – Спасибо.
Он чуть улыбнулся, но улыбка вышла серьезной и грустной.
Я несколько секунд смотрел на то, как он держит в пальцах монетку, не видя ни меня, ни фрау Кларен, которая прошествовала обратно – и мне вспомнился его взгляд в тот зимний вечер, когда он смотрел на то, как падает снег. И всего моего опыта наблюдения за всеми теми, кому я вручал письма – было мало для того, чтобы узнать, о чем он думает в этот момент.
Но одно было ясно – я носил с собой больше, чем просто кружок серебра – я носил с собой его прошлое, и, подумалось мне, оно стоило куда больше, чем это можно измерить серебром.
Больше с той поры я никогда не видел его.
Ну, отчего же вы молчите, мадам? Вы так часто смеетесь – а сейчас молчите, словно увидели призрак. Только не говорите мне, что знали того, кто в сумеречный вечер вышел из теплой кофейни в зимний холод. Потому что если это так - то мне будет много труднее верить в случайности. А мне так хочется продолжать в них верить. Поэтому давайте не будем думать о встречах и именах – да, конечно я знаю имя – оно было написано на конверте, но…
Эта история не так и печальна, – да и печаль не идет вам, мадам, вам идет улыбка, блеск бриллиантов и свет бальной залы. Даже если ваши бриллианты стоят не больше, чем та монетка из моего рассказа. Хотя о ее ценности я уже говорил…
Поэтому - не печальтесь мадам. Но в следующий раз, если вам захочется посмеяться – может быть, вы выберете другую игру.
-
-
02.07.2006 в 19:04-
-
02.07.2006 в 20:31