Каштаны.
Где только не доводилось поднимать их с осенней земли, черной, мокрой, пахнущей так остро, что голова кружится. Когда-то давно, в школьные годы - в парке по пути на уроки труда, когда бежишь в соседнее здание - короткая перемена, зябко до дрожи, но тут под ногами, в желтой листве, блеснет коричневый глянцевый бок. И не успеешь оглянуться, как у тебя уже полные карманы добычи.
И потом, много позже, невыносимо далеко от дома, в октябрьском Хельсинки - снова они. Огромные задумчивые деревья в сквере на улице неподалеку от трамвайного депо - вот уже и не помню, что за улица, можно, наверное, посмотреть по карте, если захочется найти, а можно дойти и с закрытыми глазами. И, поздним вечером, уже почти ночью даже, когда сам воздух так невесом и прозрачен, что странно даже, что существуют дома с освещенными окнами, какие-то витрины, звенящие трамваи, деревья с корой и корнями, фонарные столбы, весь этот осязаемый мир, и тем более, где-то на земле - свалившиеся словно прямо с неба на идеально подстриженную траву и все-таки по-земному тяжелые в ладони - каштаны. Спрятались в сумраке, настоящие северяне, не любят, чтобы их беспокоили шумные гости - но рыжий свет фонарей выдал их - простите, друзья, мы именно к вам! Некоторые еще в своей острой зеленой броне, но нетерпение сильнее, чем маленькая досада на острые иголки - нужно же узнать, сколько там их под оболочкой - один или два, а может быть и все три блестящих шара - и вот уже снова полные руки награды, и потом долго держишь их в кармане пальто и трогаешь, как ценный трофей осени. А дома они лежат недолго, грустнеют, теряют блеск - наверное, скучают по своим, по свету солнца, грибной сырости листьев, по небрежно шествующим мимо них прохожим - так что теперь я не беру домой слишком много каштанов, но иногда так трудно удержаться, так что нет-нет, а наклонишься и спрячешь это октябрьское солнце сначала в руке, а потом несешь его с собой, и достаешь время от времени, чтобы посмотреть и порадоваться сам не знаешь чему - просто, просто так.