Часть 1.
Вы верите в случайности, дамы и господа? А может быть, вы верите в судьбу? Можете не отвечать, мадам, по вашему лицу я вижу, что вы верите, не так ли? А вот теперь вы сердитесь на меня за то, что я сказал это вслух – но зачем же иначе вы так красноречиво смотрели на меня?
И не этого ли вы ждали – не этого ли вы ждете от меня – что я буду говорить о том, о чем мало кто говорит? О чем, осмелюсь заметить, вряд ли говорят вообще…до поры.
До тех пор, пока скука, томящая вас, не заставит открывать двери, за которыми копится хлам, и он будет с глухим стуком падать на пол ваших блестящих гостиных, поднимая клубы пыли.
И вряд ли можно сказать - случайность это или судьба.
Кстати говоря, я до сих пор не могу сказать, во что я верю – и будет ли цепочка случайностей той самой судьбой.
Но наша игра не об этом, мы просто рассказываем друг другу истории, верно? И сейчас просто моя очередь.
Ну, так вот, моя история…
читать дальшеОна начинается в один серый промозглый зимний вечер, хотя, если говорить по правде, она началась много раньше.
Но, однако, зачем заглядывать так далеко в прошлое – тем более, когда даже флер времени не украсит всей неприглядности реальности. Иным скелетам лучше оставаться шкафу, чтобы они не напугали прекрасных дам…
«Мои извинения, мадам, я знаю, что вас не так просто напугать»…
…Ну так вот, это был скверный зимний вечер, когда от холода перехватывало дыхание, и тому, у кого в эти дни не было крыши над головой, вряд ли можно было надеяться на то, что небеса внезапно смилуются и одарят теплом.
И понятное дело, того, кто едва одет и в чьем кармане нет ничего, кроме крошек от сухаря, съеденного третьего дня - вряд ли порадует даже приближающееся рождество.
Да, близилось рождество, и на дверях домов почтенных бюргеров красовались веночки и елочные ветви, сплетенные чьими-то заботливыми руками, и раскрашенные украшения, и витрины являли собой целые выставочные залы, и детвора подолгу стояла перед витринами, уткнувшись в стекло носами.
- Мама, мама – звучало на всю улицу. - Я хочу!
- Если ты будешь хорошо вести себя, детка, то на Рождество…
- Ты говорила, что на День Святого Николая… - дитя хмурило брови.
Я спешил покинуть разукрашенную улицу – там слишком ярко горели фонари, слишком явственно пахло свежеиспеченной сдобой, слишком звонко смеялись прохожие.
Какой-то ребенок едва не сбил меня с ног, его нянюшка с ужасом посмотрела на меня, прикрикнула что-то вроде «пойди прочь, оборванец» - и поспешила увести своего румяного подопечного, чьи щеки были столь же алы как сахарные яблоки в витринах.
Я смотрел им вслед – не зная, чего мне хочется больше всего – заплакать, или взять первый попавшийся камень с мостовой и швырнуть его в стекло витрины – чтобы оно рассыпалось на множество осколков, и сахарные яблоки стали крошками и пылью, а рождественские ангелы упали на занесенную снегом мостовую.
У меня тоже когда-то была нянька, и мы с дочерью наших соседей Ивонной, золотоволосой и синеглазой, словно фарфоровая куколка, также стояли у витрины, глядя на сладости. Но это было очень давно, и с той поры утекло столько воды, что хватит на пару озер, а Ивонна не узнала бы меня, если бы увидела. В тот вечер у меня не было никого – а последние мои деньги утащил мой же сосед по комнатушке, что мы делили на двоих несколько месяцев.
Не знаю, забрала ли его полиция, когда он совершал свой обычный обход шумной рыночной площади в поисках граждан, не слишком внимательно следивших за своими кошельками – или же нашел более удобную квартиру – но больше я его никогда не видел, а своего нового адреса он мне не оставил – думаю, он сожалеет об этом…
Пара прохожих шарахнулась от меня – может быть, все было написано у меня на лице, а может просто обходили подальше оборванца, стоявшего у освещенной витрины.
Я не был частью их респектабельного мира, я нарушал их спокойствие – как сейчас нарушаю ваше – только они обходили меня за сто шагов, а вы зовете в свои раззолоченные гостиные – я до сих пор не могу понять почему.
Но когда я пойму, наверное, я перестану приходить.
Но так я думаю сейчас, а тогда…
Тогда, дамы и господа, стоя перед витринами, – я загадал - как загадывают только от отчаяния или безнадежности – что если сейчас магазина, чьи витрины светились сейчас передо мной, выйдет мужчина – я подниму камень с мостовой, разобью витрину и проведу эту ночь в участке – а дальше…что будет дальше я не загадывал.
А если женщина - если это будет дама, решил я – то тогда я подойду к первому же попавшемуся прохожему и попрошу у него денег на ночлег и ужин.
А если он не даст – то, решил я – то я попросту пойду и утоплюсь, или если Дунай замерз окончательно и бесповоротно – брошусь под поезд. В конце-концов, что я терял, кроме своей жизни – а она стоила так мало в тот зимний вечер, что, по правде говоря, можно было сказать, что она и вовсе ничего не стоила.
Конечно, говорить так – значит гневить небеса, но, дамы и господа, кто из вас боится божьего гнева? Нет, лучше не так – кто из вас не побоится заявить, что на самом деле боится его?