Нарисуй меня маслом, тушью, или острым карандашом,
Так похоже, немножечко даже лучше, но иначе, чем «хорошо»,
Средь отчаянной колкой стужи – в тех краях, где царит зима,
Ты ведь знаешь меня не хуже, чем могла бы и я сама.

При корсете и кринолине, или просто так босиком,
Нарисуй меня – парой линий, или росчерком угольком,
В свете солнца «одним мгновеньем», в полумраке минувших дней,
Невесомою мягкой тенью, или жизнью среди теней.

Ты ответишь мне - «все что хочешь. В тишине-глубине веков
Или в солнечном дне сегодня – право, парочка пустяков…»
Хочешь жизнью, ночною тенью, хочешь – перьями для стихов.
Стоит только принять решенье. Остальное – вопрос штрихов.

---

Лето для меня начинается еще и тогда, когда, как много лет назад, неподалеку от остановки рядом с суперсовременным нынешним универмагом, начинают в пару рядов выстраиваться бабульки в косынках со всеми возможными баночками, сборами зелени, ягодами и цветами. Засушенные хвостики зелени сменяются на роскошные и свежие связки укропа и салатов.
Баночки и маленькие ведерки полны ягоды - такой яркой, ароматной и сладкой уже даже на вид, что ты не можешь устоять - да и зачем - и все эти дары лета постепенно перекочевывают к тебе. Земляничные и клубничные россыпи перемежаются ранними смородиновыми гроздьями. Разве можно сравнить это великолепие со строгими рядами заморских, лишенных аромата и подчас вкуса ягод?
Простые цветы всех немыслимых красок, предназначенные для простых стеклянных стаканов, глиняных кувшинов или немудреных ваз, то упрямо поднимают головы к солнечному небу, то грустно опускают их после долгого жаркого дня.
Иногда, когда идешь мимо, или принимаешь в руки какой-нибудь незатейливый букет, понимаешь, как немного тебе нужно для радости, особенно тогда, когда перед тобой лето, и небо, и все дары, которые несут теплые дни.
В это время ты принадлежишь миру, а он тебе, и одновременно с этим никто не принадлежит никому и ничему.

---

Она - удивительно это – совсем непохожа
На всех, с кем бывал ты хотя бы недолго знаком.
Глаза - как озера лесные. Смеются, тревожат.
А если заплачет она – непременно тайком.
От темных волос ее пахнет дождем и шалфеем,
С рождения счет не вела она быстрым годам.
Как пляшут в лесу на поляне цветочные феи
Расскажет она. И химеры с высот Нотр-Дам –
Ей тоже не раз поверяли закатной порою
Истории - «площадь, колдунья и пламя костра»…
Захочешь любить ее – жизнь обернется игрою,
Колдуньям и феям приходится дальней сестрою
Она. Но полюбит в ответ – станет жизнью игра.

---

Ямочка на нежном подбородке,
Ясный взор – открыта и мила.
Только отчего же сумасбродкой,
Ты давно, шалунья, прослыла?

Ветреною, словно вечер в мае?
Ты же только улыбнешься мне
И в ответ, плечами пожимая,
Скажешь – «Кто же верит болтовне?»

Посмеешься над молвой досужей,
На прощанье мне рукой махнешь,
И привычно босиком по лужам
Выйдешь встретить теплый летний дождь.

---

Закаты прекрасные, как и рассветы,
Стихия, что рядом о чем-то шумит,
Усталость и будни «с утра до семи»,
Ведь самое важное вовсе не это.
Среди череды ускользающих дней,
Где правда порой обращается ложью,
Среди суеты и тревог бездорожья,

Есть то, что бывает намного важней –
Твой взгляд, обращенный ко мне.

---

наивная лирика

Вечер, ветреный и злой,
Сердце словно стынет,
И становятся золой
Угольки в камине,

Плачут тучи над горой,
Лужи на дороге,
Ты не хочешь за игрой
Позабыть тревоги,

Разведем огонь сильней,
В дом запустим кошку,
Что нам дождик! Дай-ка мне
Ты свою ладошку.

Где-то птицы пролетят,
Ветер тронет ели,
Спи, тревожное дитя
В теплой колыбели.

---

Такие дни нынче - небо и ветер, тянущиеся к солнцу цветы, тепло шероховатой древесной коры, отражение солнца в темной воде. Не весна уже, еще не совсем лето, одно только обещание, не превратившееся пока в раскаленные знойные дни. Расцветающая сирень, и уже устилающие землю белые лепестки. Так хорошо и так просто, какой может быть порой сама эта жизнь.

---

В страннике с котомкой,
В юной незнакомке,
В клике пролетевших журавлей,

В долах и озерах,
В долгих разговорах,
В тишине и сумраке аллей,

Незаметны сразу,
Но открыты глазу
Все простые тайны на земле.

---

И снова льется аромат,
Садов, что расцвести готовы,
Как волшебство извечной, новой
Весны. И старые дома

Почти теряются уже
Среди листвы шумящих кленов,
И дождь стучит в окно влюбленным
На самом верхнем этаже.

---

Костры догорели, и вышли последние спички,
Истерлись слова, тяжкой ношею стали привычки,
Замолкли вдали - путешествую без саундтрека,
Гитары и скрипки, мелодии разного века

Да, я к тишине непривычна такой, ну и что же,
Теперь и узнаю, на что она будет похожа,
Большая ли это на самом-то деле беда?
Мне хватит весенних лучей, чтоб не ведать печали,
О прежних опасных огнях. А слова означали
Не так уж и много всегда.

---

упрямая лира

Мне хочется – веское слово,
Надежное, словно печать.
Но лира моя бестолкова –
С упрямством гораздая снова
И снова иное бренчать,

Ей тем величавых и строгих –
Задать бы. Увы, не могу,
Она мне поет про дороги,
О нежности горькой тревоги,
Да ласке насмешливых губ.

---

Найди меня. Я вспыхну сквозь туман
В созвездии над головой твоею,
Костром случайным, что тебя согреет,
Лампадным хрупким пламенем впотьмах.

На вечной грани истины и сна,
В последнем блике, в пламени закатном,
И чтобы в этот миг вернуть домой обратно -
Найди меня. Сумей, успей узнать.

---

Нежность древнего напева,
Волшебство былин старинных,
Для тебя сегодня, дева
Встанет вечер над долиной.

Ты играешь – пляшут струны,
За окном народ дивится,
Но тихонько месяц юный
Смотрит на тебя, певица.

Знает он – богатств не нужно
Деве с черною косою,
Но в сиянье рос жемчужных
Выйдешь ты к нему босою.

Чтобы ночью над рекою,
Исцеленьем от печали,
Струны под твоей рукою
Для него теперь звучали.

---

Читаю книгу-альбом о Гейнсборо. Что о Гейнсборо - одно название. Скорее похоже на экскурс в историю искусства (живописи прежде всего) Великобритании 18 века. Да и не только искусства. Социальной жизни, экономики. Какие-то чудесные мелочи из жизни Лондона и пригородов. Факты быта, не приукрашенные флером титулов.
Прекрасные материалы о Рейнолдсе, его амбициях, его желании вернуть доброе имя британской живописи. Правда, прекрасные дамы его в греческих хитонах мне вовсе не по душе. А вот детские портреты его - чудо. Детей в то время (18 век) так редко рисовали с такими сияющими глазенками. Никакого официоза - кажется, даже на официальных портретах! Чтобы так нарисовать, нужно иметь ключик какой-то.
Попутно иллюстрации, вроде же альбом.
Книга - одно удовольствие. Как от изысканного блюда, правда.

***
Еще.
На самом деле, жизнь моя вовсе не состоит из одниг книг по искусству. О, я нежно их люблю, нежно. Но жизнь куда шире. Просто о чем-то пишешь, а чем-то просто живешь.


***



Вышеупомянутый Рейнолдс, фрагментарно.

---

Ручьями стали вековые льды,
И я плыву, сменив свои бумаги,
На блеск волны. Прибрежные коряги
Подобны стражам дремлющей воды.

А после, бросив лодку на мели,
Сижу русалкой на камнях прибрежных,
И шепчут волны весело и нежно
О тайнах неизведанной земли.

---

Наконец-то познакомились с Оперой очно.
Наугад, уповая на Верди и на наличие либретто, пошли на Риголетто.

(Был, правда, еще Онегин - в час дня, но жертвы ради прекрасного не должны быть столь катастрофическими. И если уж ты поехал отдыхать, то в это время положено завтракать.)

Эрмитажный театр - отличное место, чтобы начинать подобное знакомство. Достаточно камерный для того, чтобы не пасть пред масштабностью и величием действа - при всем захватывающем очаровании самого действа.
Зал-амфитеатр взывает ко временам античности, музы смотрят на зрителей со стен, сами зрители, понятно, смотрят на сцену. Она так близко, что можно обойтись без лорнетов.



Для человека, прежде знакомого с оперой только теоретически, я получила просто море удовольствия. Чудесные голоса. Яркие костюмы прекрасной Италии времен Ромео и Джульетты. Сама живость постановки. Герцог - воплощение донжуанского жизнелюбия и изящества, и достойная его, склонная к игре, мистификациям его свита.
Дочь Риголетто, правда, не юная девушка - но то, что "молодая не молода", вероятно, тоже встречается в этом жанре не так редко. Ее трагические дуэты с Риголетто в любом случае очень трогательные.

Декорации были минимальны, но, может быть, это приметы времени.
Зато невысокий сухонький дирижер одним отточенным движением повелевает своим музыкальным царством, и переводить иногда взгляд с ярких нарядов на сцене на черно-белую строгость оркестра - тоже удовольствие.

Идет опера на итальянском. Но либретто, к счастью, оказалось достаточно четким, да и музыка, вечный общий язык, в переводе нуждается мало. Хотя это как раз то представление, в котором нужны хотя бы какие-то ориентиры, хотя бы для того, чтобы вопрос о том, кто перед тобой - супруга Риголетто, его возлюбленная или его юное дитя, которое он старается уберечь от тлетворного влияния веселого герцогского двора, не отвлекал от происходящего на сцене.

Теперь хочется продолжения банкета. Верный признак удачного знакомства.

---

Жизнь пошла такая пестрая, словно мозаика, только не всегда знаешь, какую деталь сейчас достанешь из груды перед тобой.

Иногда кажется, что в прошлой жизни была лесным духом, засыпаешь с первым морозом, просыпаешься с весенним солнцем. Жжешь костры, ходишь без дорог, сидишь на бревне и слушаешь, как растет трава.

В попытках изобразить бурную культурно-хозяйственную деятельность пеку круассаны, а бурная рабочая деятельность происходит сама собой, и от избытка ее порой хочется сбежать туда, где компьютер не включаешь вовсе.

Порой, когда становится не до вековечной тоски о чем-то неясном, думаешь, что взлетишь, ей же ей, если бы только уметь. Но в целях безопасности движения все же чаще используешь более проверенные средства. Даже если они не так и стремительны в пути.

Со временем, как обычно, происходят всякие загадочные вещи, но мы люди привычные. Все равно в доме ни часов, ни календарей.

---

Перо, чернильница, рубашечка и шпага
моя фамильная. И кружево манжет.
Красней, красней, о ты, бесстрастная бумага-
вступает в действие классический сюжет.

Я при дворе еще никто, письмо в кармане,
и пара звонких луидоров в кошельке,
Но я из тех, кто был никем - но многим станет,
Ловец удачи, я шагаю налегке.

Иду пешком - мой жребий нынче незавиден,
давно пошел с торгов фамильный экипаж.
но я, признаться, на фортуну не в обиде.
Бонжур, мадам, месье... Слуга покорный ваш.

---

С ветром лететь, говорить с облаками,
Слушать, как плачет река,
Знать бы, зачем мы плутаем веками?
Только неясно пока.

Выйти с закатом, и вновь на рассвете
Таять, как призрачный дым.
Разве что вдруг отраженье приметят
В глади зеркальной воды.

Или же вслед за рассветом победным
Вдруг прозвенят голоса...
Но – поспеши, ускользает бесследно
Время в песочных часах.

Духом ли сказочным, неуловимым,
Ликом в зеркальном стекле,
Снова и снова бродить нам, любимый,
Где-то по этой земле.

---

Скажи мне - берется откуда,
Рожденное каждой весной,
Мое ожидание чуда,
Что нынче свершиться должно,

Звенящее в гомоне птичьем,
На сотни разбитое лиц.
И я поменяю обличье,
Тебе наплету небылиц,

И с ветром попутным исчезну,
Шепнув на лету «извини»,
И где-то над звездною бездной
Мой смех для тебя зазвенит.